Неточные совпадения
Долли чувствовала себя смущенною и
искала предмета разговора. Хотя она и считала, что с его гордостью ему должны быть неприятны похвалы его дома и сада, она, не находя
другого предмета разговора, всё-таки сказала ему, что ей очень понравился его дом.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду
искать работы в
другом месте, а ему уж
такого удальца не найти.
Странное дело! оттого ли, что честолюбие уже
так сильно было в них возбуждено; оттого ли, что в самых глазах необыкновенного наставника было что-то говорящее юноше: вперед! — это слово, производящее
такие чудеса над русским человеком, — то ли,
другое ли, но юноша с самого начала
искал только трудностей, алча действовать только там, где трудно, где нужно было показать бóльшую силу души.
Впрочем, редко случалось, чтобы это было довезено домой; почти в тот же день спускалось оно все
другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась собственная трубка с кисетом и мундштуком, а в
другой раз и вся четверня со всем: с коляской и кучером,
так что сам хозяин отправлялся в коротеньком сюртучке или архалуке
искать какого-нибудь приятеля, чтобы попользоваться его экипажем.
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких
других слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в свою комнату, открыл окно и сел, глядя в сырую тьму сада, прислушиваясь, как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в
таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не
искал.
— Не надо лгать
друг другу, — слышал Самгин. — Лгут для того, чтоб удобнее жить, а я не
ищу удобств, пойми это! Я не знаю, чего хочу. Может быть — ты прав: во мне есть что-то старое, от этого я и не люблю ничего и все кажется мне неверным, не
таким, как надо.
Иногда в ней выражалось
такое внутреннее утомление от ежедневной людской пустой беготни и болтовни, что Штольцу приходилось внезапно переходить в
другую сферу, в которую он редко и неохотно пускался с женщинами. Сколько мысли, изворотливости ума тратилось единственно на то, чтоб глубокий, вопрошающий взгляд Ольги прояснялся и успокоивался, не жаждал, не
искал вопросительно чего-нибудь дальше, где-нибудь мимо его!
— Я нанял квартиру; теперь, по обстоятельствам, мне надо
искать квартиру в
другой части города,
так я пришел поговорить с вами…
— А чем он несчастлив? — вспыхнув, сказала Ульяна Андреевна, —
поищите ему
другую такую жену. Если не посмотреть за ним, он мимо рта ложку пронесет. Он одет, обут, ест вкусно, спит покойно, знает свою латынь: чего ему еще больше? И будет с него! А любовь не про
таких!
Вон и
другие тоже скучают: Савич не знает, будет ли уголь, позволят ли рубить дрова, пустят ли на берег освежиться людям? Барон насупился, думая, удастся ли ему… хоть увидеть женщин. Он уж глазел на все японские лодки,
ища между этими голыми телами не
такое красное и жесткое, как у гребцов. Косы и кофты мужчин вводили его иногда в печальное заблуждение…
Но вот мы вышли в Великий океан. Мы были в 21˚ северной широты: жарко до духоты. Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после обеда, чтоб выиграть поболее времени ночью.
Так сделал я 8-го числа, и спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу на
другой диван,
ища прохлады. «Вы то на правый, то на левый галс ложитесь!» — говорил он.
И от этого они оба, пообещав
друг другу, что увидятся, оба не
искали этого свидания и
так и не виделись в этот приезд в Петербург Нехлюдова.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой
друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало
искать, чтобы помочь; чаще
искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь,
так и не о чем будет плакать».
Год проходит благополучно. На
другой год наступает срок платить оброк — о Сережке ни слуху ни духу. Толкнулся Стрелков к последнему хозяину, у которого он жил, но там сказали, что Сережка несколько недель тому назад ушел к Троице Богу молиться и с тех пор не возвращался.
Искал,
искал его Стрелков по Москве, на извозчиков разорился, но
так и не нашел.
Другая фигура, тоже еще в Житомире. Это священник Овсянкин… Он весь белый, как молоко, с прекрасными синими глазами. В этих глазах постоянно светилось выражение какого-то доброго беспокойства. И когда порой, во время ответа, он
так глядел в мои глаза, то мне казалось, что он чего-то
ищет во мне с ласковой тревогой, чего-то нужного и важного для меня и для него самого.
Галактион вскочил со стула и посмотрел на отца совсем дикими глазами. О, как он сейчас его ненавидел, органически ненавидел вот за эту безжалостность, за смех, за самоуверенность, — ведь это была его собственная несчастная судьба, которая смеялась над ним в глаза. Потом у него все помутилось в голове. Ему
так много было нужно сказать отцу, а выходило совсем
другое, и язык говорил не то. Галактион вдруг обессилел и беспомощно посмотрел кругом, точно
искал поддержки.
Несколько вечеров подряд она рассказывала историю отца,
такую же интересную, как все ее истории: отец был сыном солдата, дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчиненными ему; там, где-то в Сибири, и родился мой отец. Жилось ему плохо, уже с малых лет он стал бегать из дома; однажды дедушка
искал его по лесу с собаками, как зайца;
другой раз, поймав, стал
так бить, что соседи отняли ребенка и спрятали его.
Таким образом, твердые первоосновы знания не даются дискурсивным мышлением, их нужно
искать в
другом месте, вне рациональной дискурсии.
Наконец, хотя бессовестно и непорядочно
так прямо преследовать человека, но я вам прямо скажу: я пришел
искать вашей дружбы, милый мой князь; вы человек бесподобнейший, то есть не лгущий на каждом шагу, а может быть, и совсем, а мне в одном деле нужен
друг и советник, потому что я решительно теперь из числа несчастных…
Но только что он заметил в себе это болезненное и до сих пор совершенно бессознательное движение,
так давно уже овладевшее им, как вдруг мелькнуло пред ним и
другое воспоминание, чрезвычайно заинтересовавшее его: ему вспомнилось, что в ту минуту, когда он заметил, что всё
ищет чего-то кругом себя, он стоял на тротуаре у окна одной лавки и с большим любопытством разглядывал товар, выставленный в окне.
— Правда, правда, — подхватил Бахарев. — Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, и
другим беспокойство. Ох ты, господи! господи! — произнес он, вставая и направляясь к дверям своего кабинета, — ты
ищешь только покоя, а оне знай истории разводят. И из-за чего, за что девочку разогорчили! — добавил он, входя в кабинет, и
так хлопнул дверью, что в зале задрожали стены.
—
Так!.. Одного человека я видела, ласкового и снисходительного, без всяких кобелиных расчетов, — это тебя. Но ведь ты совсем
другой. Ты какой-то странный. Ты все где-то бродишь,
ищешь чего-то… Вы простите меня, Сергей Иванович, вы блаженненький какой-то!.. Вот потому-то я к вам и пришла, к вам одному!..
Она вышла на маленькую полянку, остановилась и сказала: «Здесь непременно должны быть грузди,
так и пахнет груздями, — и вдруг закричала: — Ах, я наступила на них!» Мы с отцом хотели подойти к ней, но она не допустила нас близко, говоря, что это ее грузди, что она нашла их и что пусть мы
ищем другой слой.
— Пускай
поищет себе
другую такую!.. Пускай! — говорила она.
Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом,
ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды
другому, невиноватому и преимущественно всегда самому ближнему к себе человеку.
P. S. А что ты об адвокате Ерофееве пишешь, то мне даже очень прискорбно, что ты
так на сем настаиваешь. Неужто же ты завидуешь сему врагу религии, который по меняльным рядам ходит и от изуродованных людей поживы
ищет! Прошу тебя,
друг мой, оставь сию мысль!"
— А ты знаешь ли, любезный
друг: ты никогда никем не пренебрегай, потому что никто не может знать, за что кто какой страстью мучим и страдает. Мы, одержимые, страждем, а
другим зато легче. И сам ты если какую скорбь от какой-нибудь страсти имеешь, самовольно ее не бросай, чтобы
другой человек не поднял ее и не мучился; а
ищи такого человека, который бы добровольно с тебя эту слабость взял.
— А оттого, что у этих зверей ты несколько лет сряду находил всегда радушный прием: положим, перед теми, от кого эти люди добивались чего-нибудь, они хитрили, строили им козни, как ты говоришь; а в тебе им нечего было
искать: что же заставило их зазывать тебя к себе, ласкать?.. Нехорошо, Александр!.. — прибавил серьезно Петр Иваныч. —
Другой за одно это, если б и знал за ними какие-нибудь грешки,
так промолчал бы.
Если б он еще был груб, неотесан, бездушен, тяжелоумен, один из тех мужей, которым имя легион, которых
так безгрешно,
так нужно,
так отрадно обманывать, для их и своего счастья, которые, кажется, для того и созданы, чтоб женщина
искала вокруг себя и любила диаметрально противоположное им, — тогда
другое дело: она, может быть, поступила бы, как поступает большая часть жен в
таком случае.
— Обыкновенно что: что ты также ее любишь без ума; что ты давно
искал нежного сердца; что тебе страх как нравятся искренние излияния и без любви ты тоже не можешь жить; сказал, что напрасно она беспокоится: ты воротишься; советовал не очень стеснять тебя, позволить иногда и пошалить… а то, говорю, вы наскучите
друг другу… ну, обыкновенно, что говорится в
таких случаях.
Как могущественно все настроивало ум к мечтам, сердце к тем редким ощущениям, которые во всегдашней, правильной и строгой жизни кажутся
такими бесполезными, неуместными и смешными отступлениями… да! бесполезными, а между тем в те минуты душа только и постигает смутно возможность счастья, которого
так усердно
ищут в
другое время и не находят.
— Выпей, боярыня! — сказал он, — теперь некого тебе бояться! Они
ищут постоялого двора! Найдут ли, не найдут ли, а уж сюда не вернутся; не по
такой дороге я их послал, хе-хе! Да что ты, боярыня, винца не отведаешь? А впрочем, и не отведывай! Это вино дрянь! Плюнь на него; я тебе
другого принесу!
—
Так, без родительского благословения, как собаки, и повенчались! — сетовала по этому случаю Арина Петровна. — Да хорошо еще, что кругом налоя-то муженек обвел!
Другой бы попользовался — да и был таков!
Ищи его потом да свищи!
— И чем тебе худо у матери стало! Одет ты и сыт — слава Богу! И теплехонько тебе, и хорошохонько… чего бы, кажется,
искать! Скучно тебе,
так не прогневайся,
друг мой, — на то и деревня! Веселиев да балов у нас нет — и все сидим по углам да скучаем! Вот я и рада была бы поплясать да песни попеть — ан посмотришь на улицу, и в церковь-то Божию в этакую мукреть ехать охоты нет!
От страшного холода он чуть было не разжал рук и не выпустил черта, но одолел себя и стал
искать других средств к спасению. Но, увы! средств
таких не было; гладкие края канавы были покрыты ледянистою корой, и выкарабкаться по ним без помощи рук было невозможно, а освободить руки значило упустить черта. Ахилла этого не хотел. Он попробовал кричать, но его или никто не слыхал, или кто и слышал, тот только плотнее запирался, дескать: «кого-то опять черт дерет».
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не
так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с
другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить
так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или
ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
— Бог требует от человека добра, а мы
друг в
друге только злого
ищем и тем ещё обильней зло творим; указываем богу
друг на
друга пальцами и кричим: гляди, господи, какой грешник! Не издеваться бы нам, жителю над жителем, а посмотреть на все общим взглядом, дружелюбно подумать —
так ли живём, нельзя ли лучше как? Я за тех людей не стою, будь мы умнее, живи лучше — они нам не надобны…
— Я объясню вам впоследствии, — сказал он при виде недоразумения, выразившегося в моем лице, — в чем заключаются атрибуты и пределы власти помпадурского ранга, теперь же могу сказать вам одно: никакая
другая встреча не могла бы меня
так обрадовать, как встреча с вами. Я именно
искал познакомиться с хорошим, вполне надежным agent provocateur. Скажите, выгодно ваше ремесло?
Таким образом мы жили, и, надо сказать правду, не видя ниоткуда притеснений, даже возгордились. Стали в глаза говорить
друг другу комплименты, называть
друг друга «гражданами», уверять, что
другой такой губернии днем с огнем
поискать, устроивать по подписке обеды в честь чьего-нибудь пятилетия или десятилетия, а иногда и просто в ознаменование беспримерного дотоле увеличения дохода с питий или бездоимочного поступления выкупных платежей.
— Я знаю, что я составляю исключение. (Он видимо был смущен.) Но жизнь моя устроилась
так, что я не вижу не только никакой потребности изменять свои правила, но я бы не мог жить здесь, не говорю уже жить
так счастливо, как живу, ежели бы я жил по-вашему. И потом, я совсем
другого ищу,
другое вижу в них, чем вы.
Бедный отец прощается не
так, как богатый; он говорил сыну: «Иди,
друг мой,
ищи себе хлеба; я более для тебя ничего не могу сделать; пролагай свою дорогу и вспоминай нас!» И увидятся ли они, найдет ли он себе хлеб — все покрыто черной, тяжкой завесой…
Я искренно люблю Дмитрия; но иногда душа требует чего-то
другого, чего я не нахожу в нем, — он
так кроток,
так нежен, что я готова раскрыть ему всякую мечту, всякую детскую мысль, пробегающую по душе; он все оценит, он не улыбнется с насмешкой, не оскорбит холодным словом или ученым замечанием, но это не все: бывают совсем иные требования, душа
ищет силы, отвагу мысли; отчего у Дмитрия нет этой потребности добиваться до истины, мучиться мыслию?
— Я был очень рад, — начал становой, — что родился римским католиком; в
такой стране, как Россия, которую принято называть самою веротерпимою, и по неотразимым побуждениям
искать соединения с независимейшею церковью, я уже был и лютеранином, и реформатом, и вообще три раза перешел из одного христианского исповедания в
другое, и все благополучно; но два года тому назад я принял православие, и вот в этом собственно моя история.
— Как же это
так вдруг, милушка… — опять нерешительно заговорила Татьяна Власьевна. — Как будто даже страшно: всё торговали, как
другие, а тут золото
искать… Сколько на этом золоте народишку разорилось, хоть тех же Кутневых взять.
— Где вы найдете
другое такое дело, которое давало бы триста процентов на капитал? И не
ищите… Если взять золотопромышленность, наконец,
так здесь все зависит от случая, от счастья, а на водке еще никто не прогорел.
Варвара Михайловна (горячо, с тоской и досадой). Я не могу! Поймите вы — я не могу! Я сама — нищая… Я сама в недоумении перед жизнью… Я
ищу смысла в ней — и не нахожу! Разве это жизнь? Разве можно
так жить, как мы живем? Яркой, красивой жизни хочет душа, а вокруг нас — проклятая суета безделья… Противно, тошно, стыдно жить
так! Все боятся чего-то и хватаются
друг за
друга, и просят помощи, стонут, кричат…
— Что правда, то правда, — примолвил земский. — Я много раз слыхал, что без досужего человека клад никому в руку не дается; как не успеешь сказать: «Аминь, аминь, рассыпься!» —
так и ступай
искать его в
другом месте.
— Ну
так что ж делать? Я принуждать не могу;
поищите другую: не у себя,
так у чужих; я выкуплю, только бы шла по своей охоте, а насильно выдать замуж нельзя. И закона
такого нет, да и грех это большой.
И зачем
искать в
другой сфере случаев быть полезным и делать добро, когда мне открывается
такая благородная, блестящая и ближайшая обязанность?
Войницкий. Ничего. Все старо. Я тот же, что и был, пожалуй, стал хуже,
так как обленился, ничего не делаю и только ворчу, как старый хрен. Моя старая галка, maman, все еще лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а
другим ищет в своих умных книжках зарю новой жизни.